Буйвол угрожает
Позади осталось лето с покосами. Наступила страдная осень. Дружно убирали урожай. Ячейка то и дело устраивала коллективные помочи бедноте и вдовам. Иа них ходили даже те, кто формально не примыкал к ячейке. Уж так исстари повелось: общество постановило — надо помогать.
В короткий промежуток между страдой и охотой, когда хлеб ссыпан в закрома и рыба наловлена, начались в деревне свадьбы, многочисленные, веселые, на каждой гуляло полдеревни.
— Эк, прорвало их! — удивлялись старухи.
— Почуяли конец войне, — говорили бывалые старики. — Надоело, поди, за смертью ходить да смерть за собой водить. Вот и торопятся жить.
— Ага, значит верят люди в Советскую власть, коли на мирную жизнь настраиваются, — по-своему решили коммунисты.
На святках и у них была свадьба. Женился самый молодой из коммунистов Алексей Константинович Сафонов, племянник членов ячейки Дениса и Ксенофонта. Коммунары
помогли ему посеять и убрать урожай, а хлеб уродился в тот год на славу.
Одним из гостей был на свадьбе коммуниста Алексея Сафонова его тезка Алёшка Голышев, по прозвищу Буйвол, из соседней деревни Ханды. На него в большой компании никто не обратил внимания, хотя и знали кое-что из его прошлого: был он своенравен, нелюдим, хозяйство недолюбливал и от того гол, как сокол. Призывался в царскую армию, но вшей в окопах не кормил — спасла революция. Однако после мундира холщовые мужицкие штаны надевать Алёшка не захотел и долго болтался вокруг Иркутска на какой-то службе, а при колчаковской власти подался в милиционеры. Но и тут Буйволу не повезло: хозяева бежали, и он решил, пока не поздно, податься в свою Ханду. Пришел, а изба заколочена. Молодая
жена его Авдотья не захотела быть вдовой при живом муже, к тому же помнила Алёшкины
кулаки и его нехотенье заниматься хозяйством, вышла замуж в деревню Туколонь, что ниже Карама.
Вот тогда-то окончательно плюнул Алёшка на свою избу и подался в Карам: слонялся
по селу со свадьбы на свадьбу, пьяный пугал девок и молодых солдаток. Будь Алешка
с уравновешенным характером, так бы остался незамеченным на свадьбе Алексея
Сафонова. А он стал задираться, подсмеивался над коммунарами.
— Вы меня запишите, уж я порядок в вашей коммунии наведу,— пьяно бормотал он. — Только, чур, чтоб со всеми бабами под общим одеялом...
— Куда тебе, Алешка, своя-то баба убежала,— без умысла засмеялся Василии Егорович.
— Ты что,— насупился Буйвол и взмахнул кулаком. Но его успел задержать Афанасий Гаврилович. Он приподнял Буйвола за рубаху и слегка тряхнул, как щенка.
— Не дури, Алешка,— предупредил Афанасий, — а то дух вытрясу.
— Ах, вы коммунисты, все за одного! — надрывался Голышев. — Да вы знаете, с кем дело имеете... Вот придут белые, и мы вас еще не так тряхнем! — грозился он, махая кулаками.
Чтобы Буйвол не портил веселое настроение людей, его отвели в Сосет и посадили в
холодную. А на утро созвали сход. Ведь судов еще никаких не было. И когда днем все мужики и женщины собрались у сельсовета, Афанасий Зуев рассказал об Алешкиных угрозах и буйстве, о его службе в колчаковской милиции. Еще несколько человек доложили собранию, как буянил и грозился Алешка па других гулянках.
— На распыл его, беляка! — раздались выкрики.
— Чумная свинья все стадо заразит.
— Нельзя расстреливать, этим пусть суд займется, — увещевали другие.
Шумели долго и разноголосо. Все соглашались наказать Алешку, а как и чем — мнения разошлись. Большинство сошлись на том, чтобы выпороть его розгами.
— Двадцать пять горячих, и будет помнить, как с обществом скандалить.
— Но этому воспротивился председатель Совета.
— Не можем, телесные наказания при Советской власти отменены, — разъяснил Николай Михайлович.
— Тебя общество выбрало, общество и постановит — выполняй! — кричали ему.
— Раз нет закона, выполнять не стану, — заявил председатель.— Прошу меня уволить из председателей, отставку мне давайте.
Пока шли споры о наказании, народу было много, шумели и подзадоривали. А когда стали наказывать, большинство разошлись. Последние удары были уже не такими уверенными, как первые. Те, кто участвовал в наказании, не чувствовали своей правоты.
— Вот ведь как, — развел руками один из мужиков. — То пороли белые, попятно было. А тут ведь все свои...
— Свои у нас повсюду есть, контра тоже везде, и в нашей
деревне имеется, — оборвал его Афанасий Гаврилович и отошел в сторону.
Дома, навалившись на прясло, стоял он долго и думал, бичевал себя: «Ошибка вышла. Всем сходом создать бы трибунал да и судить подлеца. Расстреляли бы законно». Умел видеть себя этот человек в труде, борьбе и даже в ошибках. Широка дорога ему предназначалась, по Алешка Буйвол под ноги попался «Не свои мыслишки выболтал дурак Алешка. Кто-то еще так думает», — решил про себя партийный председатель.