Первое испытание

  Закончились выборы повой власти на селе. Молчаливые и сдержанные вначале, мужики разговорились, и теперь уже никому не хотелось расходиться по домам. Для всех это было ново и интересно. Они не только тепло встретили представителей Советской власти, по и побратались с ними. Вновь поднял руку Бутаков, который во время схода выступал трижды:
  — Товарищи! — сказал он и замолчал на несколько секунд, как бы давая почувствовать крестьянам новизну и необычность слова, которое роднит людей.
  — Дорогие земляки! Власть сильна поддержкой народа. Вы нас хорошо встретили и за то вам наше партизанское спасибо. Давайте же поймем друг друга и в том, что Советской власти нужна Красная Армия, чтобы добить буржуев, милиция, чтобы блюсти в стране порядок, государственный аппарат, чтобы управлять страной. Для этого новой власти нужны деньги, хлеб, пушнина, мясо. Вот об экономической и налоговой политике Советской власти вам расскажет товарищ Сергеев.

  Мужики враз все зашептались, кто то кашлянул, кто-то крякнул. Поднявшись, Сергеев внимательно смотрел на собравшихся, стараясь угадать их настроение. Большинство глядели на него доброжелательно. Но от опытного взгляда не
ускользнули недоверие и просто неприязнь на некоторых лицах.
  — Буржуи успели вывезти страны много золота, хлеба, война разрушила заводы, разорила страну, в городах рабочие голодают,— сказал оратор и подробно стал рассказывать, как Ленин, Советская власть изыскивают средства для победы над врагами, для восстановления хозяйства.
  — Мы верим в вас как в тружеников и знаем, что вы не оставите в беде трудовой народ. Сами и решите, что и сколько вы можете дать стране.

  Молчание было долгим и казалось тревожным, даже шепота не стало слышно. Но это только казалось. Люди просто не знали, как и с чего начать. Первым нарушил молчание Афанасий Гаврилович Зуев — деревенский сказочник и балагур, бывший моряк и участник русско-японской войны, ставший членом первого Карамского Совета.
  — Я принес нынче четыре соболя и две сотни белок. Передаю Советской власти. Пусть скорее добивает буржуев. Живы будем — не помрем, а пушнины еще добудем.
  Он повернулся вокруг, оглядел своих односельчан и добавил:
  — Наш народ дружный, думаю, в грязь лицом не ударит.
  — Наречистый он у нас,— шепнул Сергееву Степан Яковлевич Сафонов, который вел протокол собрания.
  — Скажу и я свое слово,— поднялся он, разглаживая русые усы.— Доброе дело без дружного почина не делается. Отдаю добычу из своего промысла.
Скоро о добровольном взносе заявили более половины мужиков. Остальные отмалчивались или, завернув самокрутки, потихоньку выходили, поворачивали за угол сборни, как бы до ветру, и исчезали. Не стало купца Алексея Даниловича
Сафонова и скупщика пушнины, довольно зажиточного мужика Василия Васильевича Щапова.
  — Что же это, кое-кто у нас труса празднует,— оглянулись те, что сидели у стола,— нехорошо, мужики.
  — Не труса, а кошельками трясти не хотят, вот и смылись, — послышался из
женский голос.
  Все разом оглянулись и неодобрительно загудели, как ocы в потревоженном улье.
  — Не бабье это дело по собраниям шляться, — сказал кто-то из мужиков.
  — Тебе, сороке, вон на переулках да у проруби -тараторить, а общество-то не срамила бы, — сердито выпалил другой.
  — Не годится такое дело, товарищи,— вновь поднялся Бутаков. — Советская власть объявила равноправие женщин. И дома, и в общество мы с ними равны,
а на собраниях у них одинаковый голос с нами.
  — Ха-ха-ха! — заразительно раскатился чей-то голос. — Приду я это домой сейчас, а баба скажет: хватит, дружок, теперь мое право...
  — Не баба, а жена. Гражданка, значит,— перебила его женщина и, расталкивая мужиков, пошла к столу. Среднего роста, плотная, с неутраченной красотой, несмотря на свои 45 лет, Екатерина Спиридоновна шла смело, поправляя выбившиеся из-под шали белокурые непокорные волосы. Записывая протокол, Степан Яковлевич одобрительно посмотрел на жену.

  — Вы тут карманы выворачиваете, а они один по одному выскальзывают, как налимы. Гляди, теперь же в розвальни да куда-нибудь к свату в гости. Ищи ветра в поле.
  — Так, так их, растуды-твою-туды,—поддакнул кто-то из мужиков. — Пускай равную долю несут.
  — Не равную, а по хозяйству, — возразила женщина. —У меня вон их одиннадцать, да самих двое, тринадцать ртов, две квашни в день стряпаю. Неужто Щапову со мной сравниться?
  — Правду говорит баба! — выкрикнул хриплым простуженным голосом и поднялся со скамейки пожилой горбатый человек. — Извиняйте, то есть не баба, а гражданка, женщина. Она смыслит, что к чему. Во сколь раз хозяйство больше, во столь раз и больше нашего разверстать на них.
  
  Долго за полночь шумели карамские мужики, а когда почти все разошлись и в сборне осталось человек десять, Сергеев вновь поднялся.
  — Вижу я, что вы — наш актив, наша опора. Давайте же советоваться, что и сколько взять с тех, кто ушел и кто тут прибеднялся.

  Так первый советский актив Карама склонился над столом у сального светильника. Говорили не громко, иногда спорили, подсчитывали и к утру составили список; кому сколько и что сдать в разверстку. А утром пошли первые сельсоветчики по селу. Упорных уговаривали. Больше нажимали на сознание, разъясняли, что при любой власти налогов и разверстки не избежать.

  Понимали зажиточные мужики, что шутки плохи. Кряхтели, а несли, везли, что положено. Бабы их плакали и шипели. Они уже знали о выступлении на сходе Екатерины Спиридоновны, знали, молчали, а свое на уме некоторые думали: «Бог даст, сочтемся, голубушка».