Здесь мне всегда было плохо
После возвращения из экскурсии в Ленинград и Москву, которую студенты нашего курса летом 1933 года совершили после окончания педтехникума в г. Киренске, мне было дано направление учителем 4-го класса школы в тот самый Усть-Кут, в котором я провёл очень трудный год, учась в 5-м классе. И с опозданием на месяц я принял 4-й класс, энергично принялся за дело.
В то время я находился под большим влиянием любимого преподавателя русского языка и литературы в Киренском педтехникуме Куклина Ивана Лукича, который внушал нам идею о высоком предназначении школьного учителя, той большой роли, которую призван играть в воспитании будущих поколений. Он был учителем старой русской школы, талантливым, преданным делу воспитателем.
Первое, что я сделал, начав работать в школе и ознакомившись с классом, - написал крупными буквами (пригодился прежний опыт оформления пионерских уголков) два больших лозунга-плаката. На одном из них была цитата из Ф. Энгельса о том, что "труд создал человека", а на другом слова В.И. Ленина: "Коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знаниями всех тех богатств, которые выработало человечество".
За обучение детей я взялся горячо. Мне удалось увлечь ребят, они хорошо относились к занятиям. Дисциплина, успеваемость в классе заметно улучшилась. Мальчики с увлечением занялись и моделированием, а я помогал им как мог. Ребята решили сделать педальный деревянный автомобиль, и в марте 1934 года он был готов. Кузов и колёса сделали из досок, ось и педали сделали в кузнице. Два крепких паренька (из заднескамеечников) приехали за мной на этом автомобиле, и я проследовал на нём по центральной улице Усть-Кута в школу. Не скрою, я чувствовал себя "триумфатором". О моём классе, о методах работы с учащимися заговорили.
В районе мне предложили выступить с докладом на учительской конференции, которые проводились обычно в марте. однако в марте к нам в класс на урок по экономической географии пришел инструктор района Косыгин. Он был значительно старше меня, но тоже родом из Марково. уже в самом конце урока я спросил одного из отличников - Киселева Серёжу: "Как живут рабочие в капиталистических странах?". Мальчик постарался живописать эту жизнь, как можно убедительнее. В заключение он сказал, что рабочие там живут так плохо, что носят "лапти". Похвалив ученика за исчерпывающий ответ, я поправил его, сказав, что лаптей там не носили и что лапти прежде, до революции, носили только в России.
По окончании урока инструктор сел за небольшой учительский столик как раз напротив, и на меня пахнуло водочным перегаром. Я был потрясён и спросил: "Вы пьяны?" На это последовала реплика: "Думаю, пьян ты, а не я. Ведь ты утверждал на уроке, что за границей лаптей не носят и живут хорошо. Считаю, что это - чистой воды троцкизм и я доложу об этом куда следует"...
Я был очень расстроен. В то время в стане как раз шла борьба с троцкизмом, с троцкистской оппозицией. И, будучи убеждённым противником Троцкого, я чувствовал себя глубоко оскорблённым.
На учительской конференции в предложенной повестке дня мой доклад не значился. Но в ходе её работы я всё же взял слово и рассказал о своём опыте занятий в классе, как мне ранее рекомендовали в районе. Сразу же Косыгин рассказал о том, что он, якобы, увидел в моём классе, побывав на уроке, и предупредил учителей, что тов. Марков "протаскивает на занятия в классе троцкистские идеи". И после окончания конференции приказом зав.районо Н. арбатского я был снят с работы "за троцкизм", а через два дня меня исключили из комсомола.
Нелепость выдвинутых против меня обвинений была очевидна. очевидно было и то, что руководство района, да и учителя, просто не знали, в чём состоит суть троцкизма. Но никто не выступил в мою защиту. А нелепый случай с обвинением в троцкизме стал одним из предвестников трагических кровавых событий, которые произойдут тут годом позже, когда обвинения в троцкизме, в шпионаже, в предательстве предъявят десяткам тысяч людей, которые будут репрессированы как "враги народа".
Уже в феврале 1935 года в Усть-Куте, в других сёлах и городах Приленья появились многие тысячи репрессированных крестьян-"кулаков", сосланных сюда властями главным образом из украины, из других южных республик и регионов страны. Их привезли, когда стояли "клящие", как говорят сибиряки, т.е. очень сильные, сорокоградусные морозы. Плохо одетые, голодные, лишенные всяких средств существования эти несчастные оказались в очень тяжелом положении. многие из них, особенно в первое время, не умели приспособиться к крайне суровым условиям Сибири и умирали, не успев добраться до спасительного жилья в очень редких в этих местах деревнях. Сибиряки называли их "февралями". Думаю, немногим из них удалось остаться в живых - только самым сильным, молодым да ещё тем, кто смог пристроиться у крестьян "на любую работу" за кусок хлеба да за тёплый угол в избе. Кое-кому повезло больше: они женились, создали семьи и, будучи хорошими, работящими хозяевами, скоро вновь стали бы крепкими крестьянами. Но тут началась "сплошная коллективизация", и всё вновь пошло прахом. Правда, некоторые из сосланных продолжали работать на колхозных полях. Эти бывшие "феврали" (а скорее всего их дети), вероятно, и теперь трудятся на сибирских полях, не забывая о судьбе своих предков-"февралей", ставших жертвами сталинского террора, чья история ещё ждёт своих исследователей.
Скажу откровенно, случившееся в школе поразило меня в самое сердце, морально я был раздавлен. Дирекция школы отказала мне в выдаче зарплаты, меня лишили хлебных карточек, до занятий в классе не допустили. И в селе уже все знали, что я - "троцкист-зиновьевец". Учителя перестали со мной здороваться, а мальчишки при моём появлении на улице бросали в меня шевяками, обзывая "троцкистом". У меня было возникла даже мысль покончить счеты с жизнью, однако, сразу же отбросил её в сторону. более того, мне почему-то стало очень весело, даже смешно. И добрая хозяйка, в доме которой я проживал, была удивлена, услышав весёлый смех, доносившийся из моей комнаты. Решив, по-видимому, что я не в своём уме, она вошла ко мне. Но убедившись, что со мной всё в порядке, она посоветовала уезжать из Усть-Кута к себе домой, в Марково. Я уже и сам об этом думал. И, поблагодарив хозяйку за сочувствие, попросил её дать мне на дорогу немного хлеба. Хозяйка дала мне каравай. я положил хлеб в мешок вместе с книжками, с жалкими моими пожитками, попрощался с доброй женщиной и пораньше, до рассвета, чтобы не встретить никого, отправился пешком в дальний путь.
По дороге домой ночевать я останавливался у знакомых учителей, которые мне сочувствовали, но выступить в мою защиту не решились. А во всех деревнях уже проводились комсомольские и молодёжные собрания, на которых выступавшие громили троцкизм и тех, кто проповедует троцкистскую идеологию, называя при этом меня в качестве яркого примера, на котором "следовало учиться всем". Такое же собрание состоялось и в Марково, как раз накануне моего прихода домой. Меня встретила горько плачущая мать и очень расстроенный отец, который на этот раз не стал мне "выговаривать", а сочувствовал и всё спрашивал меня, кто же он, этот Троцкий, о котором так много теперь говорят. Я объяснил ему, что Троцкий - очень плохой человек, и я не имею к нему никакого отношения. Потом написал письмо в крайоно и в крайком комсомола с просьбой разобраться в этом деле и восстановить меня на работе и в комсомоле.
В конце концов для меня история эта завершилась благополучно. Страшная волна террора в этот год ещё не докатилась до наших мест. Не были пока репрессированы, и находились на своих местах разумные люди, "трезвые головы", способные правильно разобраться в ситуации. Но огромное зло нанесли стране подлые, бесчестные люди в середине 30-х и в 40-е годы. Прибегая к клевете и доносительству на тысячи невинных и достойных людей, клеветникам удавалось добиваться своих целей, сводить счеты с неугодными людьми, спасать собственную шкуру. Самое же опасное заключалось в том, что они имели возможность использовать в своих грязных замыслах карательные и правоохранительные органы государства. Поэтому морально-правовой, политический и материальный ущерб, нанесённый ими народу, был особенно велик. велико оказалось число жертв среди всех слоёв общества. И страх людей, их неуверенность в будущем, апатия возникли как прямое следствие политических событий тех лет...
"Историю нельзя повернуть назад, - говорил в 1908 году, в трудное для России время, академик Вернадский. - Народ, в невероятной обстановке развивший мировую литературу и мировое искусство, ставший в первых рядах в научных изысканиях человечества, не может замереть в полицейских рамках плохого государственного правления. Он может терпеть поражение, но в конечном счете он остался победителем". Правда, мы переживаем теперь неизмеримо более трудное время, чем в те годы, но и силы, знаний и опыта у нас также много больше, чем прежде.