Я - студент педтехникума

  Аттестат марковской семилетки был у меня в порядке, и меня скоро зачислили на первый курс Киренского педагогического техникума (теперь - педагогическое училище). Основан он был в начале 20-х годов на базе вольного двухклассного училища, получив в своё распоряжение его деревянное двухэтажное здание, стоявшее в красивом саду, на высоком обрывистом берегу Киренги. В наследство от училища педтехникум получил также прекрасную библиотеку, в которой было много книг из коллекции политических ссыльных, других образованных людей, передавших в библиотеку училища свои книги. Помню, здесь впервые я получил возможность читать в переводах Шекспира, Гёте, Гейне, других иностранных классиков, а также книги многих русских авторов. Немало в библиотеке было книг и на иностранных языках.

  Педтехникум готовил кадры учителей для начальных школ Киренского и Усть-Кутского районов. Правда, некоторые из окончивших его получили назначение также в школы соседнего Туруханского края. Так было с моим братом Андроником. Другая бывшая студентка - Вера Безрукова была назначена и проработала несколько лет в начальной школе с. Курейка Туруханского края. В этом селе с 1914 по 1917 год отбывали ссылку Сталин, Свердлов, Каменев, другие видные большевики, занявшие после революции руководящие посты в советском правительстве. Вера рассказывала, что у Сталина даже остался сын от местной женщины по имени Паша. Он окончил школу в Курейке, потом работал шофёром, не раз приезжал в Киренск, но в Москву поехать не пожелал, хотя Сталин будто бы звал его туда. В 1937 году этот парень был арестован иркутским НКВД, но освобождён по распоряжению Сталина и назначен директором местного музея ссыльных-коммунистов. В педтехникуме я также застал молодых людей студентов - бывших членов местной коммуны, созданной здесь ещё в начале 20-х годов. Но в 1930 году коммуна уже не существовала, а последние бывшие члены получили назначение и разъехались по сёлам и деревням Приленья.

  Общественная жизнь в педтехникуме в то время била ключом. Проводились ещё студенческие диспуты на свободные темы. скоро, правда их прикрыли как вредные. А меня студенты избрали председателем профкома техникума. Как-то на заседании профкома мы решили, что надо нам оказать финансовую поддержку существовавшей в те годы международной организации Помощи Борцам Революции (МОПР), поставить в городском театре пьесу, а собранные деньги передать в МОПР. Нашли пьесу. Называлась она "Коммунист Каминский". В ней речь шла о коммунисте, который приезжает в сибирское село, чтобы организовать там коммуну, но встречает яростное сопротивление со стороны местных кулаков. Население же его поддерживает. Между Каминским и кулаками идёт яростная борьба. Они решили его убить. Происходит перестрелка, в которой он, обороняясь, убивает из револьвера несколько кулаков, но скоро и сам падает, сраженный вражеской пулей.

  Нам нужен был револьвер, из которого Каминский (его роль была поручена мне) стреляет в злодеев-кулаков. Мне пришла счастливая идея попросить его не у кого-нибудь, а у самого начальника районного отделения ГПУ Плоткина. "Но ты понимаешь, что получив оружие, берёшь на себя большую ответственность, - сказал он. - Ведь в случае его потери ты понесёшь строгое наказание?".

  Постановка пьесы состоялась вечером того же дня. О револьвере я вспомнил только, когда он потребовался мне в последнем действии. Но револьвера на месте не оказалась. Он исчез. Пистолет удалось заполучить у какого-то военного, находившегося в зрительном зале. Сразу же после спектакля мы его вернули хозяину и долго, но безуспешно искали исчезнувший револьвер. А часа в два ночи за мной пришли два сотрудника ГПУ, которые доставили меня в кабинет своего начальника.

  Плоткин был взбешён, приказал посадить меня под замок. Тут же вооруженный охранник препроводил меня в каталажку - в небольшое деревянное строение на территории районного управления. Здесь были подростки из числа известных в городе воришек и мелких жуликов, которых называли "жильтрестом". ребят взяли ночью по подозрению в хищении того самого пистолета. Им было лет по 8-10.

  Между тем в педтехникуме состоялся стихийный митинг студентов, на котором было принято решение просить передать меня на поруки коллектива, что тогда нередко практиковалось. Студенты колонной с красными флагами пришли к зданию ГПУ. Во двор их не пустили, но делегации студентов разъяснили, что, пока ведётся следствие, о передаче меня на поруи не может быть и речи, и вернуться к этому вопросу можно будет только после суда, при вынесении приговора. Делегаты, среди которых были мои сокурсники и друзья Дмитрий Марков и Иван Гудков, кричали мне, что в беде не оставят и будут хлопотать о моём освобождении.

  Миновала неделя. Нас продолжали держать под замком, выпуская лишь по нужде. Нам, узникам, было очень плохо, холодно и голодно. Я под предлогом болезни попросил направить меня к доктору для консультации и вскоре в сопровождении охранника с винтовкой наперевес, который шел следом за мной, отправился, сгорая от стыда, по улицам города в центральную поликлинику. К доктору меня провели без очереди. Я знал, что он муж нашей химички Кемферт, и поэтому рассчитывал на его понимание. Рассказав доктору о постигшей меня беде, я попросил его дать мне справку о заболевании туберкулёзом. Он внимательно выслушал и осмотрел меня, сказав, что в общем-то я здоров, хотя есть большое физическое и нервное истощение. справку он мне, конечно, дал, но сказал, что это вряд ли поможет.

  Доктор был прав: справку в управлении ГПУ прочли, подшили к моему делу, сказав, что следствие будет продолжаться, а пока оно идёт, я должен находиться в заключении. Один из подростков по имени Васька, разделявший наше заключение в "тюряге", своим поведением отличался от других. Я подумал, что этот парень может что-то знать об украденном пистолете. Когда же прямо его спросил об этом, он отвёл глаза в сторону, сказав, что ничего не знает. Тогда я решился на крайность, сказав: "Ребята, о пистолете знает Васька. мы должны заставить его сознаться...". Ребята тут же набросились на Ваську и загнали его под нары, где было очень холодно. Просидев под нарами более двух часов и совершенно продрогнув, Васька рассказал, что пистолет похитили, когда артисты были на сцене, трое ребят, а один из них - он. Они хотели бежать в Москву, и оружие им было нужно для защиты в случае нападения на них разбойников в дороге.

  Я постучал в дверь, потребовав, чтобы Ваську вызвали на допрос. через несколько минут его увели. Скоро он вернулся, сказав, что во всём признался и всё рассказал "дяденькам-военным". Оказалось, что друзья его уже успели бежать из города с похищенным пистолетом и добрались с "попутными" до с. Казачинско-Ленское (это более 200 км от Киренска). Там их разыскали сотрудники местного ГПУ, отобрали у них оружие, а самих препроводили обратно в Киренск.

  На другой день утром мы получили желанную свободу. Всего девять дней было проведено в заключении, но огромное, незабываемое чувство счастья испытал я, когда вышел за ворота управления ГПУ. Получив свободу, я в тот же день сбегал в райком партии и сдал под расписку 406 рублей с копейками, вырученные за билеты за тот спектакль. Затем отправился в педтехникум, где студенты встретили меня как "героя", пострадавшего за общее дело. я и сам чувствовал себя героем. Ребята стали относиться ко мне лучше, чем прежде, как бы признавая за мной "лидерство". Не срою, это сильно льстило моему самолюбию.

  Через неделю после моего выхода из "тюряги" в воскресный день новый директор техникума Янин неожиданно прислал за мной уборщицу. Я был удивлён этим приглашением. Янина прислали к нам из Москвы месяца два тому назад. Вскоре после вступления в должность он распорядился созвать собрание студентов и преподавателей, на котором выступил с длинной речью, заявив, что прислан Наркомпросом, чтобы навести здесь порядок.

  Через некоторое время появился директорский приказ, в котором было сказано, что теперь каждый студент, опоздавший на занятия более трёх раз, будет отчислен из техникума. В приказе также говорилось, что наша библиотека сильно "засорена вредной буржуазной литературой", и дирекцией немедленно будут приняты меры для изъятия такой литературы. В тексте приказа мы, сами не очень грамотные, к своему удивлению, нашли несколько грамматических ошибок.

  Разговор с директором получился странным. А через некоторое время он исполнил свою угрозу - лично им отобранные "вредные книги" приказал выбросить в сарай. В число "вредных" попали произведения Шекспира, других иностранных авторов и все книги на иностранных языках. скоро он познакомился с Ириной Симаковой и летом, когда мы были на каникулах, женился на ней. Летом, желая сделать ей дорогой подарок - меховую шубу, растратил на её приобретение деньги, предназначенные для выплаты стипендии студентам, поставив всех нас в крайне тяжелое положение. Мы, члены профкома, сообщили о растрате в райком партии. Директор получил строгий выговор по партийной линии и предупреждение, что будет снят с работы, как только подберут подходящую кандидатуру на директорский пост. скоро такая кандидатура нашлась. Это оказался коммунист из местных выдвиженцев - некто В.Зырянов. Янин же с молодой супругой весной уехали в Россию.

  Вспоминая об этом, думаю, сколь бездумным, безответственным было (и во многом остаётся теперь) отношение к школе, к подготовке кадров учителей в руководящих инстанциях, направлявших в Сибирь "на укрепление" школьного дела малограмотных, морально ущербных людей. Не лучше обстояло дело и местными "выдвиженцам". И плоды такого отношения к школе мы теперь пожинаем.