Ты будешь учитель...

  Я был убеждён, что идёт ломка всего старого, отжившего, что на смену старому приходит новый, более совершенный социалистический строй. И коллективизация сельского хозяйства представлялась мне делом нужным, прогрессивным. Конечно, мне было жаль родителей, и, когда создавалась коммуна "Показатель", я плакал вместе с ними, видя, как с нашего двора уводили скот, особенно лошадей, к которым привык и которые были мне как-то особенно близки. Теперь, правда мы не голодали, продуктов хватало и с каждым годом их становилось всё больше, но до "счастливой жизни" было далеко. вкалывали мы "от темна до темна". Но мне казалось, что коллективизация, коллективный труд принесут нам всем облегчение и лучшую жизнь. Так говорили и учителя в школе, писали все газеты. об этом же говорил И. Сталин, которому в то время верили безоговорочно. А те, кто сомневался, помалкивали. более того, многие сомневающиеся, опасаясь, что их заподозрят в нелояльности, громче других кричали о заслугах "отца народов", о великих достижениях, о пользе колхозов...

  После развала коммуны "Показатель" два села - Марково и Матвеево - создали сельхозартель, в которой крестьяне стали трудиться, стараясь заработать побольше трудодней, которые пока неплохо оплачивались сельхозпродукцией. Дружная работа десятков молодых, здоровых крестьян на полях даже нравилась. Каждый старался превзойти другого, показать, на что он способен, выполнить и перевыполнить задание. и дела в артели шли хорошо.

  Колхоз наш, называвшийся "Победа", стал хиреть в годы войны и, к сожалению, уже никогда не вернул себе прежней силы. Нещадные поборы, хрущевское экспериментирование в сельском хозяйстве, "неперспективные деревни", командно-административный метод руководства сельским хозяйством в застойные годы - всё это привело к развалу. Многие деревни обезлюдили, исчезли с лица земли. На месте бывших колхозов организовали совхозы, каждый из которых объединил несколько полупустых сёл и деревень. Почти все эти совхозы тоже стали убыточными.

  За два года учёбы и жизни в родном селе во мне самом произошли заметные возрастные изменения: я "вытянулся" на 18 сантиметров и уже считал себя вполне взрослым мужчиной. Читал я по-прежнему много, всё чаще уединяясь с книгой в свободное время где-нибудь в поле или лесочке, предаваясь неясным мечтаниям и размышлениям. исполнилось мне 15 лет. Прежние детские игры уже не занимали и хотелось "чего-нибудь особенного". Теперь, к примеру, мы испытывали свою смелость ещё и тем, что весной разводили костёр где-нибудь в поле, подальше от села и, побросав в него заряженные картечью патроны, похищенные из патронташей родителей-охотников, поскорее удирали от костра, чтобы не стать жертвой начавшейся беспорядочной стрельбы. Мы падали на землю там, где заставала нас пальба, с замиранием в сердце слушая с каким свистом проносятся над нами заряды картечи. Случались, конечно, и жертвы...

  В другой раз в компании парней и девчат в доме моего дяди Касьяна, мы завели разговор о самоубийцах. хотелось понять, почему эти люди так поступают, совершают ли они смелый поступок, убивая себя, или это проявление трусости и малодушия неудачников. Мнения разделились, и тут одна из девушек-толстушка Аня - стала утверждать, что повеситься совсем не страшно, она готова доказать это теперь же. сказав так, она принялась за дело, подогреваемая нашими репликами. соорудив возвышение из стола и табуретки, аня с петлёй на шее взгромоздилась на него, привязала конец верёвки за крюк в потолке, к которому когда-то крепилась детская люлька. вдруг аня покачнулась, табуретка полетела вниз, и девушка повисла на бечевке, которая туго захлестнулась у неё на шее. Придя в себя от неожиданности, кто-то схватил кухонный нож и перерезал бечевку. аня была спасена, но ещё долго ходила, замотав шарфом шею, на которой виднелся тёмно-красный шрам от петли.

  В годы НЭПа популярны были у нас игры и иного рода. Каждый из нас, например, мог на время стать "владельцем лавки", продавцом или покупателем. "Торговля" велась где-нибудь в сарае или под развесистым деревом. девочки обычно торговали шанежками, кренделями, пирожками, другими "произведениями кулинарного искусства" из песка и глины, мальчики - "скобяными товарами": - серпами, топорами, косами, лемехами. В ход шли песочницы, стекляшки, бумажки от конфет, разного рода железяки, бумажки с обозначением названия товара или денежных знаков. И (удивительное дело) на время торговли мы как бы преображались, становясь вежливыми, предупредительными, избегали грубых слов. Говорили "будьте добры", "пожалуйста" и многое другое, что в обычных условиях употреблялось ещё крайне редко. и вообще смелость, порядочность, строгое соблюдение правил было обязательным условием всех наших детских игр. Эти качества закладывались в нас с раннего детства.

  При нормальном развитии событий основы строгой нравственности, культурного общения между людьми, обязательные в любом цивилизованном обществе, воспринятые с молоком матери, должны были прочно закрепиться в душах детей, обеспечивая и на будущее здоровый нравственный климат в сёлах Сибири. Но, к сожалению, этого не произошло: наступили годы острейшей классовой борьбы, раскулачивания, гонения на церковь, годы злобы и ненависти, которые искусственно насаждались властями. теперь на своих сверстников из более зажиточной ("верхней") части села, с которыми ещё недавно дружно играли, мы ("низовские") стали смотреть с подозрением и недоверием, считая, что они несправедливо завладели чем-то таким, что по праву должно принадлежать нам. Добрые отношения были уже не в ходу. На смену им пришла грубость, брань, ругань, обман, ведь на войне, как на войне, - всё позволено! И это обернулось большим несчастьем для сёл сибирского Приленья, где нормальные отношения между людьми, основанные на взаимном доверии и уважении, столь прочные прежде, были разрушены. Восстанавливаются же они с большим трудом и с огромными издержками.

  Умер Дмитрий Петрович - мой дед по отцовской линии. Я плохо знал его, редко даже видел, хотя жили по-соседству. Проживал старик в своём большом доме со старшим сыном Петром, который работал лоцманом в пароходстве, хорошо зарабатывал и дома бывал только в зимние месяцы. А хозяйством правила его жена - Александра яковлевна, женщина властолюбивая и жестокая.

  Дед умер в 76 лет. Мне сказали, что я должен вырыть ему могилу. я позвал на помощь моего друга Дмитрия, и мы принялись за дело. Старик был в общем не плохим человеком, при жизни его обижали, а последние годы он провёл на печи. Я хорошо знал эту грустную историю, жалел деда, но помочь ему не мог, потому чувствовал себя виноватым. И мы решили вырыть деду могилу поглубже, водрузив на ней столб со словами: "Погиб старик - невольник чести, пал оклеветанный молвой...". Столб этот приготовили заранее.

  День был солнечный, тихий, работа продвигалась вперёд. Яма становилась всё глубже, а рыть - всё труднее, но я решил ещё немного её углубить. Через некоторое время, когда я уже намеревался выбраться наружу, лопата моя уперлась во что-то твёрдое. В полумраке могилы с удивлением разглядел, что это было трухлявое, толстое бревно. Разбив его толстой лопатой, я сделал пошире отверстие, из которого на меня пахнуло спертым, гнилым воздухом. Убедившись, что передо мной какая-то пустота, я спустился туда, движимый любопытством. В полумраке увидел, что нахожусь в большом деревянном и, как мне показалось, побеленном срубе, посредине которого стоял открытый гроб. В нём находились останки, вероятно, покойницы, потому что её одежды, настолько я мог разглядеть в полумраке, были широкие, яркие, нарядные. Было также много украшений. Покойница лежала ниц лицом. Нечаянно я дотронулся до гроба, и он моментально рассыпался в прах. Рассыпались и останки покойницы. Сердце моё сжалось от страха. Мне показалось, что никогда уже не выберусь из этой страшной ямы. Но страх придал силы, и уже через несколько мгновений, судорожно цепляясь за длинный шест, поданный Дмитрием, я выбрался наверх.

  Много лет спустя, уже в Москве, я рассказал о нашем "открытии" учёным исторического музея. Рассказ их заинтересовал. По их словам, это захоронение богатого и знатного человека-нехристианина, судя по всему, относилось к 17-у или 18-у веку. Они даже высказали желание снарядить в Марково небольшую экспедицию. однако я уже не мог бы указать то место, где мы похоронили деда, ведь приехав в 1980 году в Марково, я обнаружил, что надмогильный столб с красной звездой исчез, как исчезли многие другие кресты и памятники. Само кладбище заросло высоким бурьяном и находилось в крайнем запустении.

  После окончания семилетки мне предстояло решить, что делать дальше. стать колхозником не хотелось, но и большого выбора не было: поступать мог в педтехникум или школу водников, готовившую кадры для Ленского речного пароходства. Оба эти учебные заведения находились в г. киренске - в 120 км вниз по Лене. Что делать? Я колебался, но помог случай: в наше село приплыла кинопередвижка.

  Кинопередвижки приплывали к нам и раньше. Киномеханик, имея соответствующее оборудование и коробку с лентами кинофильма, отправлялся на лодке из Усть-Кута вниз по течению, останавливаясь в прибрежных сёлах и деревнях, а по вечерам демонстрируя жителям в клубе или в помещении школы свою картину. Плата за билеты была довольно высокой - 50 копеек, но кино в сёлах Приленья показывали редко (как, впрочем, и теперь). Поэтому никто не отказывал себе в удовольствии сходить в клуб и посмотреть картину. Обычно это были малохудожественные пропагандистские поделки о семьях кулаков-мироедов, дети которых отказывались от своих родителей, вступали в комсомол, уходили на стройки социализма или шли по стопам отцов и становились "врагами народа".

  На этот раз киномеханик привёз хороший кинофильм, который, помнится, назывался "Инженер елагин". Для показа картины ему нужны были помощники крутить динамо. Мы с Дмитрием подрядились помогать за два рубля, получив и возможность бесплатно смотреть новую картину, что нас вполне устраивало. Киносеанс состоялся в помещении бывшей церкви и прошел с большим успехом. Картина всем очень понравилась, и мы с Дмитрием крутили ручку динамо, не жалея сил. А после окончания сеанса киномеханик попросил меня прийти утром, чтобы помочь ему уложить в лодку оборудование. Когда я это сделал, он неожиданно предложил мне плыть вместе с ним до г. Киренска, чтобы показать картину по сёлам и деревням.
  Я предлагаю тебе очень хорошие условия, - сказал он. - За каждый сеанс будешь получать по три рубля и можешь бесплатно смотреть кинофильм. Я научу тебя и новой профессии, ты станешь хорошим киномехаником...

  Предложение показалось мне заманчивым. "Будет здорово, - подумал я, - если стану механиком вроде соседа Елизара, который много лет работал на пароходе и очень неплохо зарабатывал". И родители мне не препятствовали. Путешествие на лодке с кинопередвижкой оказалось увлекательным. Я увидел мир, да и на себя смотрел как бы со стороны, всё более убеждаясь в том, что становлюсь другим, мало похожим на прежнего мальчишку, а незнакомые девушки в приленских деревнях обращают на меня внимание, давая понять, что не прочь со мной познакомиться. Это мне льстило.

  Картина "Инженер Елагин", которую мы показывали каждый вечер, мне нравилась. В ней речь шла о семье старого русского инженера-интеллигента, который не сразу понял и принял революцию, приход Советской власти. Но убедившись в том, что эта власть защищает интересы честных людей, интересы рабочего класса, он отдал свои знания, свой талант работе на оборонном предприятии. Его дочь-красавица стала активной комсомолкой, а сын, ранее учившийся в юнкерской школе в Петербурге, с началом революции примкнул к "белякам", и его считали погибшим. Неожиданно и тайно сын однажды появляется в доме отца, имея задание совершить диверсию на заводе. Старый инженер пытается удержать сына от этого преступления, но безуспешно. А старик любит его и не может донести в ГПУ. Но это делает дочь-комсомолка. Пытаясь спастись от преследований, сын бежит высоко вверх по лестнице огромной домны, преследуемый вооруженными охранниками, а скоро появляется на самом верху. Тут отец берёт ружьё у стоящего рядом солдата и стреляет. труп сына падает на землю. Отец молча уходит, а толпа выражает горячую радость. Кстати, чувство не менее горячей радости испытывали и наши зрители, которые каждый раз шумно аплодировали в конце сеанса, повторяя: "Собаке собачья смерть". Картина была сделана умело, она достигала своей цели, и мне она тоже очень нравилась.

  Город Киренск, куда мы приплыли с киномехаником на своей утлой лодчонке, показался мне большим и красивым. И он, действительно, был красив. Расположенный на живописном острове при слиянии двух рек - Лены и Киренги, город производил хорошее впечатление. Я с интересом бродил по незнакомым опрятным улицам с деревянными тротуарами, разглядывая "чудо-город", восхищаясь красивыми крепкими домами с резными филенчатыми карнизами и нарядными наличниками. С трудом, но всё же отыскал я в Киренске студенческое общежитие педтехникума, а в нём своего брата Андроника, который уже закончил это учебное заведение и ждал назначения. Я сразу же заявил ему, что приобрёл хорошую специальность киномеханика и не намерен с ней расставаться. Выслушав меня, брат, к моему удивлению, не выразил одобрения, а, как всегда, категоричным тоном старшего сказал: "Нет, ты будешь учитель - не киномеханик. Не будь дураком, поступай в педтехникум". Брат сначала вызвал у меня раздражение своей категоричностью, но скоро я призадумался и понял, что он прав, что мне не следует соблазняться званием киномеханика, а надо поступать в педтехникум и учиться на учителя.

  Вернувшись вместе с братом в родное село, я с чувством большой гордости вручил матери 64 рубля - первые заработанные мною деньги, которые она приняла со слезами на глазах. А скоро брату устроили проводы: он получил назначение учителем начальной школы, где-то по реке Тунгуске, в Туруханском крае. Прошло ещё пять лет, и Андроник вернулся домой женатым на дочери из местного тунгусского племени и с тремя детьми.