Один год в Усть-Куте
Мои надежды на помощь Капы - девочки внимательной и доброй - оправдались. Она занимала угол в отдельной комнате старого дома Нечаевых в самом центре села. Капа пригласила меня занять другой угол в той же комнате. Хозяева согласились, запросив с меня плату по 3 рубля в месяц. Уплатив им за два месяца вперёд, я на другой же день утром отправился в школу, и был принят в 5-й класс второй (вечерней) смены.
Усть-Кут в те годы представлял собой маленький заштатный грязный посёлок, расположенный на слиянии двух рек - Лены и Куты. Население его не было однородным. Жили в Усть-Куте и потомственные крестьяне, продолжавшие заниматься хлебопашеством, и рабочие, и мелкие торговцы, служащие и речники. Было много приезжего, случайного люда. Посёлок был невелик и мало чем отличался от обыкновенного сибирского села. Правда, рабочее население в Усть-Куте уже в те годы росло быстрее, чем крестьянское. Многие крестьяне полностью или частично порвали с сельским хозяйством, став рабочими на мелких фабриках, грузчиками в речном порту, матросами на речных судах.
Усть-Кут не стал ещё городом, но не был уже и деревней. Когда-то прочные устои сельского быта, крестьянских обычаев разрушались. Большой и красивый собор в центре посёлка был закрыт, а позднее его совсем разобрали (на самом деле сгорел). В Усть-Куте было много праздношатающегося люда, воров, люмпенов. На улицах часто можно было встретить пьяных, и не только по большим праздникам, как в Марково, а каждый день. Случались драки, убийства. По ночам ходить, особенно по боковым, совсем тёмным улицам, было небезопасно. По совету усть-кутских мальчишек я скоро также на всякий случай обзавёлся "оборонительным оружием" - обыкновенным шилом, которое носил за голенищем. Правда, к счастью, оно мне ни разу не потребовалось.
Должен сказать, что с Усть-Кутом у меня связаны, к сожалению, самые горестные воспоминания. Здесь я прожил один из самых трудных периодов моей жизни, а через несколько лет, работая здесь же учителем, был обвинён в "троцкизме", изгнан из школы, из комсомола, из города и, оказавшись в столь сложном положении, испытал такое потрясение, что даже помышлял о том, чтобы покончить счеты с жизнью.
За возможность продолжить учёбу в пятом классе пришлось заплатить немалую цену - в 11 лет покинуть семью, родное село, чтобы жить в чужом, грязном посёлке с десятью рублями в кармане. Однако иного выхода у меня не было. С тем большим старанием я принялся за учёбу. К началу занятий в школе я опоздал на целый месяц. А 5-й класс вечерней смены был переполнен, и для меня место было определено в самом дальнем углу, за партой-развалюхой. Это меня не обескуражило. Я твёрдо решил добиться успеха в учёбе, раз уж приехал. Внимательно слушая в классе учителя (а среди них были старые, многоопытные педагоги, отлично знавшие своё дело), я старательно и аккуратно выполнял домашние задания, всегда готовый отвечать на вопросы учителей. При школе была неплохая библиотека, где я стал брать книги, читая их в свободное время дома, в коридоре школы во время перемены.
Моё прилежание к учёбе и то, что я был "начитанным малым", не остались незамеченными. Скоро я вошел в число лучших учеников класса и переместился с "галерки" в один из первых рядов. Через месяц-два я принял участие в конкурсе "Моя самая интересная книжка", который организовала в школе Алевтина Петровна - учительница русского языка и литературы. Участники конкурса должны были интересно пересказать содержание полюбившейся книги. Помнится, я рассказал вычитанную мною в журнале "Вокруг света" фантастическую историю об открытии американскими учёными затонувшего в глубокой древности города Атлантиды. По свидетельству известного греческого философа и историка Платона, он существовал в Атлантике - к западу от Гибралтарского пролива и опустился на дно океана во время катастрофического землетрясения 10-12 тысяч лет тому назад. Однако жизнь в городе продолжалась и под многокилометровым слоем воды, потому что обитатели Атлантиды сумели приспособиться к необычным условиям существования. Разумеется, это была лишь красивая легенда. Однако в те годы она очень волновала, и не только нас, учащихся Усть-Кутской школы, но и мировую общественность. Об Атлантиде публиковалось много книг и журнальных статей, и существование её считалось почти доказанным.
Мой рассказ оказался интересным. Было много вопросов, и я получил первую в моей жизни премию в виде книги Г. Уэллса "Война миров", которую прочёл с захватывающим интересом.
Конкурсы проводились не часто, и были они "светлыми пятнами" в моей довольно безрадостной жизни в Усть-Куте. А занятия в школе строились по бригадному методу (ещё одна неудачная попытка перестройки школьного дела). Руководство занятиями группы школьников (бригады) из 5-6 человек в классе передавалось поочерёдно комк-нибудь из членов бригады. Учитель же отключался от работы, и это, естественно, давало негативные результаты, а потому позднее от "бригадного метода" отказались.
В жизни моей появилось и ещё одно "светлое пятно", "луч света в тёмном царстве": пришла первая детская любовь. Мне очень понравилась девочка, сидевшая за соседней партой. Была она из еврейской семьи, и звали её Дорой Розенцвейг. Нечаянными улыбками, движениями бровей старался я дать ей понять, что она мне нравится. Была она красивой,, воспитанной девочкой, чем-то непохожей на других девочек нашего класса. Это подогревало, увеличивало моё любопытство. Мне очень хотелось узнать её поближе.
Вскоре состоялся первый разговор. Оказалось, что живёт Дора со своим дедом, который имеет в Усть-Куте небольшое колбасное производство, а также магазинчик на речной пристани, где торгуют колбасой и квасом. "Дела ранее шли хорошо, - сказала Дора. - Но теперь всё хуже. Налоги большие. Дед, наверное, скоро свернёт колбасное производство и закроет магазин. Тогда мы уедем отсюда". Мне стало грустно, что Дора может уехать, и я стал её уговаривать не уезжать, на что она согласно кивала головой, успокаивая меня.
В Усть-Куте в те годы ещё оставалось несколько еврейских семейств, другие же уехали в Россию, хотя антисемитизм полностью отсутствовал среди местного населения. Наиболее предприимчивые сколотили здесь довольно крупные состояния, вкладывая деньги в золотодобывающую промышленность, а некоторые (например, семейство Черток) даже владели на Лене собственным пароходством. Но после революции их собственность была национализирована. И семейство Черток собралось уезжать в Россию, ожидая лишь окончания учебного года в школе, где учились их дети. Другие же ещё на что-то надеялись, но перспективы были мрачные. В печати и на улице торговцев и вообще богатых людей стали презрительно именовать "мироедами". Власти стали давить их налогами, заставляя свёртывать дела и "убираться восвояси". Поэтому уехать из Усть-Кута собрался и старый Розенцвейг с семьей, что он позднее и сделал.
Дела мои в школе шли хорошо, и я стал одним из лучших учеников в своём классе. Но дома положение становилось всё более отчаянным. Скоро мне просто нечего было есть. Пироги мои кончились уже в октябре. Часть их пришлось выбросить, так как они покрылись плесенью. Протухли, к моему великому огорчению, варёные яйца, которые я берёг, не ведая о том, что они могут так скоро испортиться. У меня оставалось ещё несколько рублей, и я мог купить хлеб в магазине. Он был теперь моей единственной пищей, но иногда старая хозяйка, видя моё отчаянное положение, давала мне несколько вареных картофелин, а то и тарелку щей, за что я был ей благодарен. А чтобы заработать для своего пропитания хоть немного, я подрядился подносить в магазин дедушки Доры квас, другие продукты, за что он давал мне обрезки колбасы, угощал квасом.
Наступила зима, а с ней пришли и свирепые сибирские морозы. Пальтишко моё пришло в полную негодность. Ещё хуже дело обстояло с обувью. Ичиги (род кожаной сибирской обуви) сильно износились, их подошвы продырявились, и мне приходилось иногда буквально отдирать их от подошв ступней ног, к которым они примерзали. А отец смог прибыть в Усть-Кут санным путём с грузом потребкооперации только в феврале. Он привёз мне новые ичиги и белый овчинный полушубок, а также в замороженном виде пельмени, молоко, каравай хлеба. Всё это было хорошо. Но я к тому времени уже сильно простудился и лежал в кровати. Ноги престали меня носить. Случилось так, что однажды я смог добраться из школы домой только ползком на коленках. Голени моих ног покрылись гнойными волдырями.
Оставив мне немного денег, отец скоро уехал с грузом обратно в Марково, а я проболел около двух месяцев. Поправившись, снова стал посещать школу. Питание моё улучшилось, обувь и одежда были в исправности. К тому же приближалась весна. Усиленные занятия позволили мне скоро наверстать упущенное за время болезни, и пятый класс я окончил вполне успешно. А в июне тем же пароходом "Красная звезда" вернулся в родное село, чтобы продолжить учёбу в своей школе.